БЕСЕДА НАТАЛЬИ ПОЛЕНОВОЙ С ИЗВЕСТНЫМ ИСКУССТВОВЕДОМ И МУЗЕЙЩИКОМ, ДИРЕКТОРОМ ШКОЛЫ ЛУВРА ФИЛИППОМ ДЮРЭ
Лувр как школа искусств (журнал ” Музей”, №1, 2011)
С директором Высшей Школы Искусств при Лувре, ученым искусствоведом господином Филиппом Дюрэ беседует аспирантка Школы Наталья Поленова.
НП В России все знают Лувр как сокровищницу искусств. Гораздо меньше известно, что в Луврских стенах находится Высшая Школа Искусств при Лувре с продолжительной и достойной историей. Но не будем уходить на историческую глубину, а остановимся на ее новейшей истории, начиная, скажем, с революционных событий 1968 года. Тогда в учебной системе Франции, как и во всем обществе, произошли капитальные изменения, может быть, еще недооцениваемые у нас в России. Произошла широкая демократизация системы европейского образования. Как, господин Дюрэ, повлияли эти исторические события на Школу Лувра?
Ф.Д. События 1968 года, сильно пошатнувшие в ту пору весь учебный процесс во Франции, на Школе Лувра, слава Богу, особенно не сказались. Тогда обучение в ней чаще всего было дополнительным к основному образованию. Моим основным образованием, например, был парижский Институт политических наук. Большие учебные нагрузки не располагали к манифестациям и прогулам. То же и в наши дни. Например, в прошлом году во время студенческих волнений, вызванных новым законодательством о независимом статусе университетов, в Школе Лувра все было спокойно.
Отчасти это, может быть, связано с тем, что у нее особый административный статус: она находится в ведении Министерства культуры – в отличие от университетов, управляемых Министерством высшего образования. Вот, к примеру, Высшая Школа изящных искусств – она в 1968 г. бастовала, отличилась радикализмом. Как сейчас помню: прохожу с моими родителями по улице Бонапарта, мне в ту пору было всего 15, повсюду флаги, лозунги, транспаранты – студенты-радикалы дежурят около входа. Наряду с Нантерром и Сорбонной Высшая Школа изящных искусств была в центре кипения студенческого протеста. Но у нас, повторяю, все осталось спокойно. Те события не обошли стороной музеи: они были вынуждены закрыться, так как во Франции все остановилось на целый месяц. Процесс обучения были вынуждены прервать и мы…
На программу образования и наш стиль преподавания эти события особенно не сказались. С момента своего основания в 1882 году наша Школа придерживается универсального подхода к истории искусств, стремится к ее наиболее полному видению: от самых истоков – и вплоть до современного авангарда. Неизменен и принцип специализации: практически с самого начала студенты могут выбрать из 32 преподаваемых предметов те, на которых будут специализироваться. Обучение по специальности теснейшим образом связано с отделами музейных коллекций Лувра, музея д’Орсе, музея Гиме или центра Помпиду. В традиционном ВУЗе лекции читают постоянные его преподаватели, у нас же нередко преподают педагоги, ведущие одновременно свою профессиональную деятельность: чаще всего это – хранители и сотрудники музеев. Такая педагогическая система не претерпевала изменений в течение долгих десятилетий.
НП Итак, в чем же принципиальные отличия Луврского образования от университетского?
Ф.Д. Когда Школа Лувра возникла, никакого профессионального образования для специалистов музеев вообще не существовало. Искусствоведческое образование несло студентам теоретический, «философский» подход к искусству. Так что назрела идея создать при Лувре Школу профессиональную и в то же время практическую, которая воспитывала бы не столько теоретиков искусства, сколько именно музейных работников.
Речь шла о том, чтобы исследования и образование в области искусства основывались прежде всего на самих коллекциях, на их конкретике, достоверности – чем на эстетических теориях, лишенных подчастую предметности. Организовать тогда профессиональное обучение было очень непросто: ведь конкретно музейных работников, повторяю, не готовил тогда никто. И Лувр стал в этом деле первопроходцем. Праобраз нынешней системы обучения сложился между двумя войнами прошлого века. В 1927 г. были открыты курсы музеографии, одни из первых в мире. Затем стали стали обучать тому, как выставлять произведения искусства, как их хранить и беречь.
Этот практический, давно назревший подход к обучению быстро нашел признание. В 1932 г. Школа впервые получила свою собственную учебную аудиторию на 600 мест. Так стала формироваться своего рода конкуренция между Школой Лувра и университетом. Незадолго до войны, маститый профессор Сорбонны (и бывший хранитель Линоского музея) Анри Фосийон недвусмысленно признал, что Школа Лувра имеет свое право на существование. И оно – в принципиально новом подходе к коллекциям и к произведениям искусства. Фосийон отчетливо выделил два подхода, дополняющих друг друга: университетский – главным образом теоретический, и другой – абсолютно конкретный, музейный, воспитывающий музейных практиков. Эта взаимодополняемость двух подходов и есть то, что мы стараемся в наши дни поддерживать, развивать и претворять в жизнь. Студенты Школы, к примеру, меньше занимаются детальным анализом произведений искусства, зато более глубоко изучают исторический контекст их создания. Конечная цель обучения: синтез теории и практики, соединение музейного дела с эстетическим и ученым осмыслением явлений искусства.
Конкуренция между Школой Лувра и университетом в последние десятилтия прошлого века выросла еще и потому, что музеи становились все многолюдней, их популярность росла как на дрожжах. Хранители оказались в самом центре культурных событий, у музеев появились немалые средства. В то же время университет несколько терял свой престиж: принимал все больше и больше студентов, а устроиться на работу после обучения было сложно. В результате, возникла своего рода «зависть» по отношению к Школе Лувра: мол, она серьезного образования не дает, но ее финансовые возможности несравненно больше университетских. Университет занял «круговую оборону» и свысока третировал музейщиков-практиков.
Все эти проблемы теперь, кажется, позади. Начиная с 2000–2003 гг., Школа Лувра готовилась к получению права присваивать степень магистра. В связи с этим программа образования была пересмотрена, и второй цикл обучения теперь проходится за два года, а не за год, как прежде. Мы подтягиваем научную и теоретическую оснастку – к музейной.
…Впрочем, введение вступительных экзаменов в 1994 г. не упростило наших отношений с университетом. Ведь у того нет возможности отбирать студентов при поступлении. Во Франции любой человек, имеющий степень бакалавра (аттестат зрелости) может законным образом записаться в университет без всяких ограничений. Это типично французская система, при которой существуют, с одной стороны, престижные учебные заведения с вступительным конкурсом, и, с другой стороны, – университеты.
Правда, вступительные собеседования в Школе Лувра – это не то же самое, что вступительный конкурс. Мы просто проверяем некоторые общие знания – по истории, географии, – проверяем способности абитуриентов к анализу изображения и, конечно, к письменному изложению. Никто не требует от них специальных знаний по истории искусства, которая в колледжах не проходится.
Тем не менее, поскольку число желающих у нас учиться с годами все больше, мы ужесточаем отбор. В этом году у нас было 2200 абитуриентов, на 400 человек больше чем в прошлом. В результате, конкурс составил уже пять человек на место, а у нас ведь по-прежнему только 400 мест.
И, несмотря на строгость отбора, многие незадачливые студенты у нас отсеиваются при переходе на второй цикл обучения, их число достигает 45 % (!) от поступавших. Другими словами, они остаются на второй год. Но в общем и целом, мы доводим до диплома все-таки больше студентов, чем университет.
Получив право присваивать степень магистра, которая признается Министерством высшего образования, мы заключили множество соглашений о сотрудничестве с университетами, как парижскими, так и провинциальными. В частности, наши студенты теперь имеют возможность проходить третий цикл обучения (последипломное образование, примерно соответствующее российской аспирантуре – Н.П.) под двойным руководством. У студента есть два руководителя: один из Школы Лувра, как правило, хранитель музея, и другой – университетский. В этом случае, по истечении трех лет, в течение которых студент пишет диссертацию, он получает два диплома – степень магистра от Школы Лувра и докторскую степень (в России соответствует ученой степени кандидата искусствоведения – Н.П.) соответствующего университета.
Кстати, все больше и больше студентов приходят из университета в Школу Лувра на второй цикл обучения. Мы, разумеется, всех их принять не можем, так как должны беречь места для наших собственных студентов, которые прошли первый цикл в Школе Лувра. В целом, у нас из 200 студентов четвертого курса – примерно 70 пришедших из других вузов. Половина – иностранцы, а другая половина (то есть человек 35–40), как раз студенты, пришедшие из французских университетов. И наоборот, некоторое количество наших студентов, чувствующих тягу к теории искусства, переходит в университет.
Эта система взаимопереходов между учебными заведениями, взаимодействующими по принципу сообщающихся сосудов, совершенно необходима, и не только на уровне одной специальности, но также и между специальностями, такими, например, как искусствоведение и юридическое образование. В наше время для того, к примеру, чтобы быть аукционистом или торговцем произведениями искусства, такое двойное образование практически необходимо. Нынешний рынок искусства требует серьезных познаний в области регулирования экспорта, аукционных торгов, в области налогообложения и т. п. Таким образом, торговцу произведениями искусства (раньше их называли «маршанами») нужна серьезная юридическая база. Мы работаем и в этом направлении: например, мы уже заключили соответствующие соглашения с Высшей школой экономических и коммерческих наук в Париже (ESSEC). Намечается и сотрудничество с Институтом политических отношений.
НП В XXI веке системы образования претерпевают серьезные метаморфозы, связанные с развитием IT-технологий – электронные носители принимают эстафету от традиционных книг и библиотек. С вашей точки зрения, эта модернизация – безусловное благо или вы видите в ней какую-либо опасность для традиционной культуры? Как эта тенденция сказывается на образовании?
Ф.Д. Вы коснулись проблемы, чрезвычайно злободневной и актуальной. Безусловно, наши студенты и абитуриенты все энергичнее используют интернет, электронную почту, Facebook и т. п. Мы оборудовали все столы в библиотеке электрическими розетками, чтобы посетители имели возможность подключить свои персональные компьютеры – они ведь теперь всё печатают сразу в файлы, а не записывают от руки в тетрадь, как прежде: традиционные классические студенческие конспекты – в прошлом.
Конечно, интернет дает немалые преимущества: например, в интернете можно найти практически любое изображение, а для нас это очень важно, так как образование в Школе Лувра во многом строится на анализе репродуцированных произведений. Еще в 70-ые годы, когда я был студентом Школы Лувра, тогда ходили между студентами слайды, ксерокопии очень плохого качества, некоторые даже продавали (!) их тем, кто пропустил занятия, делая из этого свой маленький бизнес. Теперь же под рукой всегда найдется любое нужное для учебы изображение.
В начале 2011 г. мы откроем свой собственный Экстранет — защищенную от несанкционированного доступа внутреннюю сеть. Это своего рода веб-сайт, который будет доступен только для наших студентов через логин и пароль. Основная цель в том, чтобы не допустить распространения и использования изображений в коммерческих целях, что является прямым нарушением авторских прав. Единственный способ защиты – это использование изображений с низким разрешением и ограничение доступа к ресурсам. Доступ будет открыт только для студентов школы и, быть может, несколько позднее – для вольнослушателей.
Кроме того, мы полностью переделали наш веб-сайт. Новый сайт должен открыться еще в этом году.
Другой вопрос, какого рода информацию размещать на портале помимо изображений? Можно ли разрешить размещение конспектов лекций? По этому вопросу мы решили оставить полную свободу преподавателям. Некоторые из них вполне согласны разместить на портале тексты своих лекций. Но есть и другие, более консервативные, осторожные, которые считают, что студент, чтобы хорошо усвоить материал, должен самостоятельно прослушать лекцию, а не прочесть ее на экране. Мы считаем, что обе точки зрения имеют право на существование, и в этом смысле не навязываем нашим преподавателям никаких твердых правил.
Но наряду с безусловными преимуществами новых технологий, существует и определенная опасность. Взять, к примеру, программу PowerPoint. Один французский исследователь написал интересную критическую статью на эту тему: о шаблонном мышлении, которое развивается у пользователей PowerPoint. Аналогичное явление было также отмечено в крупных корпорациях, в государственной администрации в США и даже – в космическом агентстве NASA. Из-за выразительных заголовков и ограниченного запаса слов, которые используются в презентациях в PowerPoint, постепенно теряются нюансы и тонкие переходы, теряется сама культура предмета. Все это рано или поздно приводит к схематизации мышления, вплоть до манихейского деления всего на свете на «черное» и «белое», что, разумеется, очень опасно, так как примитивизирует сознание человека, тем более, молодого. Теперь все больше и больше говорят про социальные сети, Facebook, про потерю индивидуальности, независимости, это постоянное настороженное наблюдение происходящего «со стороны». И главное, когда вы уже втянулись в этот мир, выйти из него «на волю» практически невозможно.
Школа Лувра, конечно, должны шагать в ногу со своим временем. Не след отказываться от возможностей, которые открывает информатика. Поисковые средства – такие как Google, многочисленные базы данных типа GALLICA, это потрясающе! В несколько нажатий на кнопку мышки вы получаете доступ к документам, которые вы раньше полдня искали б в библиотеке. Сравнивая с другими областями человеческой деятельности, можно сказать, что в науке «автоматика» пришла на место «ручного труда». Это – данность.
Я сейчас занимаюсь лионскими скульпторами начала XIX века; неоклассическая скульптура – это область, в которой я специализируюсь. Представьте себе, что знаменитое в то время периодическое издание «La Revue du Lyonnais» полностью доступно в электронном виде через интернет. Это же замечательно, это же гигантский выигрыш времени!
Но нужно оставаться бдительными. Например, мы должны научить наших студентов не заниматься плагиатом, или, как теперь говорят, не “копипастить”. В интернете можно найти множество информации, и соблазн зачастую бывает велик. Недавно я читал одну дипломную работу, в которую студентка вставила очень длинные примечания с подробными биографиями всех художников конца XIX века, которых она упомянула в своей работе. Это был типичный копипаст, она просто скопировала эти биографии из интернета и вставила их без изменения. Вот это как раз очень опасно: во-первых, такие вставки часто содержат множество ошибок и неточностей, а во-вторых, это просто никому не нужное бумагомарательство. Для меня это не научная работа, а халтура, основанная на технологиях, симуляция научной добросовестности и, скажу прямо, обман.
НП В России история искусства, как и филология, превращается в «феминизированную» профессию. Молодые люди выбирают более «мужские» и более доходные занятия: бизнес и т. п. Как в этом смысле обстоит дело во Франции? Каково соотношение между студентами и студентками в Школе Лувра?
Ф.Д. Точно так же, как в России. В Школе Лувра 75% обучающихся – это девушки, хотя количество юношей все-таки немного растет. Поначалу девушек у нас подавляющее большинство, около восьмидесяти процентов, позже процентное соотношение немного меняется. Как правило, молодые люди, выбирающие этот путь, идут в своей карьере дальше, чем девушки. Если взять, к примеру, подготовительный курс перед конкурсом хранителей музея, то соотношение девушек и мужчин там будет уже примерно 55% к 45%. Но, в общем и целом, эта профессия во Франции постепенно тоже феминизируется. В настоящее время в Лувре половиной восьми профильных отделов руководят женщины, а половиной – мужчины. А вот в музее д’Орсе уже, пожалуй, большинство женщин.
НП Как взаимодействуют история искусств и музееведение? Которому из двух предметов отдается предпочтение?
Ф.Д. Оба предмета – наиважнейшие. Это правда, что Школа Лувра пользуется (особенно за границей) репутацией учебного заведения, которое в первую очередь специализируется на музееведении. И многие иностранные студенты приезжают к нам именно на 4‑й курс, так как считается, что это год музееведения. Но я должен сказать, что я не мыслю музееведения без прочной основы и знания истории искусства.
Наша школа делает упор на историю искусства, точно так же как и на конкретный контакт с художественным произведением. И в этом, кстати, состоит одно из наших отличий от университетской учебной практики. Мы ни в коем случае не исключаем из программы первого цикла ни одного периода истории искусства. В университете же для студентов первого цикла выбирают всего четыре периода – античность, потом Средние века, Возрождение, ну и что-нибудь современное – скажем, кубизм. В результате по окончании первого трехлетнего цикла, студент университета может оказаться прекрасно подкованным в древнеримской архитектуре, но абсолютно ничего не знать про готику. В Школе Лувра мы компактно преподаем на первом курсе все древнее искусство без исключения, включая Китай, Индию и др. А затем продолжаем в том же духе – вплоть до современного искусства – это уже 3‑й курс – не забывая при этом ни Океанию, ни Африку, ни Америку. Некоторые темы мы, конечно же, проходим «галопом», как например, Африку и Океанию, но это все равно чрезвычайно важно, и студент смотрит на искусство объемнее.
Наша заведующая учебной частью мадам Клер Барбийон, у которой университетское образование, нередко бывает удивлена моими возможностями ориентироваться во всех областях искусства, то есть как-то разбираться и в индусской скульптуре, и в китайском искусстве и т. п. У меня и впрямь в голове хранятся какие-то базовые понятия – основание общей культуры в моей профессии. И мне кажется, что это очень важно в нашу эпоху сверхузкой специализации.
Чтобы ответить на ваш вопрос: да, безусловно, музееведение – это наш традиционный предмет, но он опирается на серьезный курс истории искусства в первый год обучения.
НП «Высшая Школа Лувра» – название говорит само за себя: студенты должны стремиться к пониманию традиционного искусства, то есть того, которое существовало (и продолжает существовать) до постмодернизма. Какое место вы отводите искусству XX века, на чем основывается его преподавание, какое отношение к наиболее поздним, недавним тенденциям в изобразительном искусстве?
Ф.Д. Действительно, само слово Лувр говорит нам о золотых эпохах искусства. На самом деле в Школе Лувра не забыты и современные его веяния и стили. Первые посвященные им лекции были прочитаны у нас еще вскоре после Второй мировой войны – экспрессионизм, кубизм… Матисс или Пикассо еще не стали тогда живыми классиками. Сегодня они у нас изучаются уже наряду со старыми мастерами. Позднее в Школе Лувра были сформированы курсы искусства ХХ века в рамках специализации, которую мы предлагаем сегодня в первые годы обучения.
Сегодня «Искусство ХХ века» и «Современное искусство» – это самые популярные и посещаемые курсы первого цикла: около 80 студентов на искусстве ХХ века и около 50 на Современном искусстве, что много, учитывая, что их всего 450–500 на первом курсе (их число превышает 400 из-за «второгодников»). На классических предметах, таких как, к примеру, «Западная скульптура», их не больше 12–13. Правда, есть некоторые археологические дисциплины, которые все еще притягивают множество слушателей, Египет, например, где студентов около пятидесяти. Но с каждым годом их все меньше и меньше, так как они поняли, что египтологу, увы, найти достойную работу будет непросто.
В области современного искусства Школа Лувра тесно сотрудничает с центром Помпиду. Во время выставки FIAC (Международная Ярмарка Современного Искусства – Н.П.), мы делегировали несколько десятков студентов, чтобы они ежедневно во второй половине дня комментировали экспонаты, выставленные в саду Тюильри. Посетители сада, насколько я знаю, были чрезвычайно довольны.
Мы собираемся также сотрудничать с Высшей школой изящных искусств по одной особенной важной теме: как сохранить память об истории создания произведений современного искусства. Готовому произведению часто предшествуют эскизы, фотографии, разного рода заметки, которые автор использует в процессе создания своего произведения. Впоследствии его творение остается, но все то, что было использовано при его создании, вполне может кануть в Лету. Студенты Школы изящных искусств и студенты Школы Лувра совместно будут работать над этой проблемой.
НП Какие наиболее актуальные цели и задачи стоят сегодня перед Школой Лувра с ее историей, культурой и интеллектуальным багажом?
Ф.Д. Проблем и задач много.
Во-первых, мы стоим перед серьезной проблемой занижения общей культуры и элементарных знаний в современной школе. С каждым годом уровень общего образования наших абитуриентов становится все ниже и ниже. Приведу только один пример: дипломница сделала странную ошибку, говоря о истории Пантеона. Это навело меня на мысль спросить, знает ли она даты существования Второй империи во Франции. И она мне ответила: «Нет, мы это не проходили». Студентка 5‑го курса! Невероятно, но факт: все, что им давали в старших классах школы на уроках истории – это время Карла Великого. Школьное образование больше не структурировано, а носит хаотичный характер.
Мы вынуждены ввести в Школе Лувра обязательный курс иконографии, начиная с первого года обучения. Ведь наши студенты совершенно не знают ни мифологии, ни истории религии. Как же им понять, что изображено на картинах, как понять скульптуру, старую архитектуру? Мы иногда слышим даже, что «Христос был сожжен на костре». «Поклонение волхвов» или «Поклонение пастухов» – да они просто не знают, что это такое! Не знают азов христианской истории.
Правильно ли начинать специализацию с первого же курса первого цикла, как мы это делаем сегодня? Мы преподаем студентам греческую скульптуру архаического периода, а они, может быть, вообще не знают или знают очень плохо историю Древней Греции, что-то слышали про Афины и Акрополь, но такие имена, как Перикл, Марафон или Александр Македонский для них – темный лес, что уж там говорить о трагедиях Софокла или философии Платона. Невежество стало зашкаливать за все мыслимые границы! Не исключено, что в какой-то момент нам придется организовать дополнительный год обучения, чтобы учащиеся могли приобрести самые необходимые базовые знания.
Потому мы проверяем на вступительных собеседованиях способность письменно излагать свои мысли, способность мыслить структурно. Если вы занимаетесь историей искусства, то проводите большую часть своего учебного времени за чтением текстов и комментариев, сами анализируете изучаемое и формируете результаты своих исследований. Благодаря всему этому и растет ваш интеллектуальный и профессиональный потенциал.
За нескольких последних лет во Франции произошло колоссальное развитие музеев и музейного дела – по сравнению с тем, как это было в моей молодости, когда я начинал работать хранителем 30 лет назад. Я хорошо помню запущенные, обветшавшие, плохо освещенные музеи, особенно в провинции. Теперь это день и ночь: повсюду выставки, толпы посетителей, музеи восстановлены и приведены в прекрасное состояние. В результате в какой-то момент возник большой спрос на специалистов, не только на хранителей музеев, но и на все прикладные специальности – курирование коллекций, профилактическая реставрация и т.п. – вплоть до специализированной издательской или спонсорской деятельности. Вакансии были заняты молодыми специалистами, которые, вероятно, теперь останутся на своих постах достаточно долго, а спрос на эти профессии не будет увеличиваться бесконечно. Думаю, что в настоящее время во Франции уже не так много свободных вакансий…
И наконец, третья глобальная проблема или, скорей, вопрос: для чего люди идут в музеи? Ведь за видимым благополучием музеев на самом деле скрываются серьезные проблемы, которые могут так и остаться нерешенными. На сегодняшний день посетители Лувра, в основном, туристы. Поищите в Лувре парижан – вы их там почти не найдете. А вот в музеях Лиона вы встретите гораздо больше местных жителей и соответственно меньше туристов. Но при этом, если не считать школьников, которых в музеях всегда много, жители Лиона ходят в музеи только на временные выставки, а регулярное посещение постоянной коллекции музея «аборигенами» пока что существует только в мечтах хранителя. Пьер Розенберг, член Французской Академии, бессменный Президент Лувра в течение более 15 лет – заходит очень далеко в своих рассуждениях по этому поводу, он говорит, что музеи по сути безлюдны. Безлюдны, ибо в них нет людей, пришедших за чем-то иным, чем выполнение стандартного туристского маршрута – приехали в Париж, посмотрели Эйфелеву башню, Триумфальную арку, ну и Джоконду.
Я, конечно, немного сгущаю краски: ведь у многих людей существует еще глубокий, почти нутряной интерес к музеям и произведениям искусства, многочасовые очереди на ретроспективы старых мастеров – тому свидетельство. Люди находят в музее то, чего им давно уже не найти в реальности: эстетическую ценность культурной деятельности человека на протяжении веков. Человек чувствует свои корни, корни общества, в котором живет. Не случайно даже политики считают своим идеологическим, чуть ли не политическим, долгом призывать народ и особенно молодежь к посещать музеи. Ну что ж, хорошо, это действительно важно. Ну, а наша Школа будет продолжать отстаивать ценностное значение искусства, культуры, уважение к художественным памятникам. Наша задача – открыть людям смысл музейной экспозиции, значение музейных сокровищ, их роль в формировании человека. Думаю, что именно в этом нуждаются наши современники.
НП Много ли у вас студентов иностранцев и существует ли тенденция к увеличению их количества?
Ф.Д. Да, такая тенденция существует. На полторы тысячи студентов, включая подготовительный курс, мы каждый год принимаем 100–110 иностранцев. Я имею в виду только тех, которые официально зачислены в Школу Лувра в качестве студентов.
Кроме того энное количество иностранцев приезжает к нам на семинары или для прохождения стажа. Например, к нам приезжают канадские студенты из Монреальского университета для прохождения двухнедельного стажа по музееведению.
Мы могли бы и хотели бы принимать побольше иностранных студентов, особенно из стран Восточной Европы – из Польши, России, Украины, Румынии… У нас традиционно много азиатов: из Японии, из Южной Кореи и т. п. Есть и североамериканцы (канадцы, например), есть и европейцы – итальянцы, испанцы, немного англичан, бельгийцы. Охотно приезжают к нам из Южной Америки: там по-прежнему существует мода на Францию и все французское, особенно в Бразилии.
Одним словом Школа Лувра – это национальное французское учебное заведение, широко распахнувшее двери всем, кто любит, ценит и понимает искусство.
Ноябрь 2010 года, Париж